скользя ногами и всё более зарываясь в тесноту между других тел, — отыскать бы выход отсюда! Но лишь убедилась в безнадёжности всяких попыток — приходилось терпеть.
Оказавшись теперь в руке у девочки, она снова принялась шарить лапками, отыскивая опору. Ведь этой руки, охватившей её за панцирь, она не чувствовала и висела как бы ни на чём, в пустоте. А когда девочка опустила её на траву, сразу будто забыла про всё.
Очень хотелось есть. Черепаха лишь недавно проснулась после долгой зимней голодовки и ещё не успела нагуляться. Вместо того чтобы броситься удирать, она отыскала поблизости съедобную траву и с удовольствием принялась за неё.
Вскоре девочку окликнула мать, и черепаха осталась одна. Почувствовав, что за ней не следят, она поскорее доела травинку и заковыляла к другой. Но другую есть почему-то не стала, а, постояв в нерешительности, прошла мимо. И так поковыляла, поковыляла куда-то на своих кривоватых коротышках, наверно, могла бы вовсе уйти, если бы не препятствие: огромная лужа грязи. Такие лужи долго не просыхают после дождей в глинистых тамошних местах. В иное время черепаха вела бы себя осторожней: повернула обратно, в крайнем случае обошла бы липкую грязь стороной. Мокрые глины-такыры смертельно опасны для этих животных: черепахи с трудом передвигаются по вязкому грунту и, обессилев, прилипают к нему костяным брюхом, щитком. Но сейчас черепаха была слишком взволнована, чтобы заранее это предусмотреть, и она, разумеется, прилипла…
Верблюд, привязанный к изгороди, переминался на широких расшлёпанных копытах и едва не наступил на неё. На этот раз лесник Ивакин, который вчера её поймал, оказался её спасителем…
Покончив с чаем, Ивакин вышел из дома и случайно заметил возле изгороди черепаху, о которой успел позабыть. Она всё ещё тужилась выбраться из липкой грязи, но ей это плохо удавалось, и конец её, видно, был недалёк. Заметив черепаху, Ивакин, однако, не испытал к ней никакой жалости, уж скорее досаду на дочку: он ловил, а она выпускает. Но промолчал, просто поднял черепаху, обтёр ладонью и снова сунул в мешок. Что чувствовала при этом черепаха — сказать трудно. Скорее всего, догадывалась, что находится в полной зависимости от этого существа — не черепахи, а человека, — которое может всё.
Теперь ей оставалось только одно: ждать, что будет. И она постаралась снова забиться поглубже в мешок, в тесноту.
На базе Ивакин поштучно сдал свой товар, чтобы никогда больше его не увидеть.
Черепах переложили в фанерный посылочный ящик — плотно, одну к другой, сверху казалось, будто набили булыжники в мостовую. Ящик закрыли и приготовили для погрузки в самолёт, чтобы отправить в другой, далёкий город, где черепахи не водятся.
Третий день
Третий день проходил как в необыкновенном сне. Хотя, как известно, обыкновенных снов вообще не бывает. Впрочем, всё началось наяву…
Трах-бах!.. — что-то грохнуло совсем рядом (это стали заколачивать ящик). Черепаха сжалась под панцирем как только могла. Трах-бах… — всё вокруг грохотало, стучало. Черепаха вздрагивала при каждом ударе. Вдруг земля покачнулась, будто провалилась куда-то (ящик перевернули вверх дном)
Что это делают с ней? Что делают?!
«Прощайте, жёлтые пески и зелёная трава!» — могла бы, наверно, уже не раз подумать черепаха.
«Прощай, прекрасное солнце в небесах!..»
«Прощай, зима и лето!..»
«Прощай, тишина!..»
«Прощайте, все-все черепахи!»
Нет, вероятно, она не подумала так: черепахи не думают так, как люди.
Внезапно стук прекратился, и в ящик проник луч света. Он был ослепительно яркий, и в нём плясали пылинки. Черепаха отчаянно заработала всеми конечностями, чтобы пробиться к нему. Но луч вдруг погас. Это было последнее, что черепаха успела действительно увидеть, погружаясь в настоящий сон. (Ящики были уже в самолёте, один за другим, и воздуха оставалось ещё меньше. А рокот моторов так убаюкивал!)
Черепахе приснилось, что она вдруг стала расти. Нет, она вовсе не превращалась в какое-нибудь другое существо. Живя всю жизнь черепахой, она даже во сне не могла бы почувствовать себя кем-то другим. У неё был свой панцирь — сверху вниз, со всех сторон, а в нём, внутри, под защитой, пряталась маленькая, но вполне для неё хорошенькая головка, и четыре подходящих ноги, и совсем коротенький хвост — в точности такой, как ей надо, и всё остальное, что полагается черепахе. А всё, что снаружи, — это была уже не она, а тот мир, которого она не понимала теперь и боялась. И вот она стала внезапно расти, оставаясь по-прежнему черепахой, но постепенно заполняя собою всё. Сначала это выглядело заманчиво: теперь ей никто не опасен, не страшен. А между тем она продолжала безостановочно увеличиваться и уже превосходила величиной любую из степных черепах. Она превращалась в гигантскую черепаху. Ей уже не хватало ни места, ни воздуха для дыхания, и всё ей мешало. Она словно очутилась в бесконечной трубе, с трудом протискиваясь сквозь неё, и надо было спешить.
Внутри черепахи что-то тяжело поднималось, а затем вдруг обрушивалось — ух-бух, бух!.. ух-бух, бух!.. Это было сердце.
Как трудно было ему, такому огромному!..
И до чего же прекрасно было когда-то — жить в степи обыкновенной степной черепашкой?..
Трах-бах!.. — ящик снова взломали, и она очнулась такой же обыкновенной и маленькой, как когда-то.
Хотя и стараются люди облегчить пойманным черепахам их участь, это не вполне удаётся. Чем трястись по железной дороге в багажном вагоне, многие сутки испытывая голод, жажду и духоту, не лучше ли перетерпеть в самолёте всего час или два? Но люди будто забыли, что черепахи не привычны к таким скоростям, к внезапным воздушным ямам, к рёву моторов. И вот что случилось: несколько черепах так и остались неподвижными в ящике после того, как снова получили возможность двигаться, — неподвижными навсегда. Впрочем, и остальные лишь очень медленно, словно не веря в предоставленную свободу, начинали одна за другой вытягивать из-под панцирей кто ногу, кто голову. Вместо здоровых черепах — какие-то вялые полуживые существа!.. Но люди — теперь это были работники зоомагазина, продавцы в синих халатах, — люди не ждали, пока те придут в себя, и принялись перекладывать черепах в другой ящик, просторный, со стеклянными стенками — террариум. Привычным движением они брали каждую черепаху в руки, осматривали с разных сторон и опускали в стеклянный ящик, где громоздились картонные горы и скалы, призванные отныне заменять черепахам настоящие горы и скалы.
Черепахи побольше осваивались медленнее, а самые маленькие были бойчее, подвижнее.
Наша черепашка сразу же принялась карабкаться вверх по картонной скале и, только уткнувшись во что-то странное
